В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко на «отлично» справились с одной из сложнейших опер мирового репертуара.
Из девяти творений чешского классика Леоша Яначека сегодня в мире активно ставятся больше половины: они прочно вошли в международный репертуар и успешно конкурируют с мейнстримными опусами Моцарта, Верди, Вагнера и Пуччини. Но так было далеко не всегда: слишком своеобразный музыкальный язык, ярко выраженный моравский фольклорный колорит, а также отсутствие лоббистско-маркетинговых талантов по продвижению своего творчества (чем, например, с усердием занимался тот же Вагнер, чей музыкальный язык, прямо скажем, тоже далеко не для всех) долго оставляли Яначека «продуктом для внутреннего потребления». На родине его любили и почитали всегда, ставили и популярное, и редкое, но по-настоящему перешагнула чешские границы музыка классика только во второй половине XX века. Именно после осознания трагического опыта человечества первой половины прошлого столетия стало понятно, насколько Яначек опередил свое время, насколько оказался созвучен современности.
«Енуфа», или «Ее падчерица», как опера называлась первоначально, до сих пор является самым исполняемым опусом маэстро. Тягостная социальная драма из жизни моравской деревни с горячностью живописует ужасы традиционного общества. Здесь с небывалой силой показан трагизм положения людей, живущих в плену костных стереотипов, приводящих в итоге к чудовищному и бессмысленному преступлению.
Несмотря на искреннюю любовь Яначека к России и русской культуре (важнейшие его сочинения написаны по Островскому, Гоголю, Толстому и Достоевскому), у нас его долго не жаловали. Послевоенная советско-чехословацкая дружба подарила отечественному меломану встречу с «Енуфой» (в 1958-м ее одновременно поставили в Новосибирске и Москве), но затем последовала пауза длиной в пятьдесят лет. Лишь в нынешнем столетии Яначек уверенно обосновался в нашей стране (премьеры его опер прошли в Новосибирске, а также в Мариинском и Михайловском театрах Петербурга, в московском «Геликоне», Театре Сац и Театре Покровского).
Увлекаясь всем русским, композитор счастливо избежал эпигонства и прямых заимствований: он, конечно, не прошел мимо Мусоргского, но его «поиск правды» омузыкаленного слова идет совершенно своим, оригинальным путем. При этом язык Яначека, базирующийся на славянском мелосе, оказывается нам очень близким. Понятен и сюжет «Енуфы», представляющий «во всей красе» дикие патриархальные нравы — абсолютно те же, что царили и в России сто лет назад. Именно поэтому выбор «Стасика» удачен по всем пунктам, равно как удачно и само воплощение — коллектив сумел родить настоящий театральный шедевр.
Александр Титель — непредсказуемый талант, способный в погоне за оригинальностью совершенно убить произведение и в то же время умеющий в иных случаях создать на сцене удивительную гармонию, добиться уместности всего происходящего. Такова «Енуфа» — сочетающая общее и частное, метафору и конкретику. Мастерски поставленные массовые сцены с детальной проработкой каждого персонажа (и колоритными фольклорными танцами от Ларисы Александровой) и глубокий психологизм основных персонажей сочетаются с этнографической достоверностью костюмов Елены Степановой и удивительной сценографией Владимира Арефьева.
Словно в молочном тумане мирно течет повседневность деревенского быта — такая уютная, милая, ласковая, с гусями и козочками, подушками и рушниками, чудаками-ремесленниками (стекольщиком и точильщиком ножей), больше похожими на бродячих философов, любующихся красотой мироздания. Журчит водопад, ветвится через всю сцену гигантское дерево, символизирующее крепкий, живучий мельничий род Бурыйя. В этом патриархальном раю на самом деле не все так гладко: подлость и трусость, тупое смирение и деспотизм, фанатичное соблюдение внешних приличий, ради которых охотно растаптывают душу и достоинство. Словом, здесь царит нелюбовь: и режиссеру удается блистательно показать эти надломы, способные убить в человеке все человеческое и, как это ни парадоксально, одновременно приводящие двух главных героинь к преображению и духовному перерождению. Виртуозно выстроенная партитура, органично сплавившая самые разнородные элементы, оторваться от которой невозможно, ибо она захватывает зрителя-слушателя совершенно, оказывается абсолютно адекватной изощренной экспрессионистски-веристской музыке Яначека, — кажется, что другого сценического прочтения этой оперы и быть не может.
Сложнейшую партитуру оперы Музтеатр осилил не менее впечатляюще. Маэстро Евгений Бражник добивается от оркестра и хора (хормейстер Станислав Лыков) бескомпромиссной точности звучания и умело выстраивает архитектонику целого — достичь этого не просто, учитывая стилистическое разнообразие текста и предельный динамический разброс, но многоопытный дирижер делает это блистательно. Среди вокальных достижений — великолепные образы «чистой» лирической пары, обретающей в финале столь неожиданное, выстраданное счастье: мягкий, богатый и сильный голос молодой Елены Безгодковой (Енуфа) органичен и в нежной лирике, и в драматическом отчаянии; стальной спинтовый тенор приглашенного из Екатеринбурга Кирилла Матвеева убедительно рисует духовный рост — от деревенского неотесанного грубияна до жертвенного всепрощенца — его героя Лацы Клеменя. Из массы второстепенных персонажей запоминается яркая Каролка Ларисы Андреевой. Премьера знаменательна возвращением на сцену после долгого молчания признанной примы театра с международной карьерой Ольги Гуряковой: сложнейшая роль преступной Дьячихи (или Костельнички — театр дает героине оригинальное чешское наименование) прожита артисткой с невероятной отдачей.