Знаменитый спектакль сидит на труппе как влитой, демонстрируя свое право оставаться ее визитной карточкой. К нынешнему возобновлению Музыкальный театр, идеально просчитывающий реалии современной жизни, расчетливо приписал в скобках: «Собор Парижской Богоматери», адресуя свою премьеру не столько балетоманам со стажем, сколько той публике, что знает Гюго благодаря мюзиклу. Однако «Эсмеральда» — один из самых счастливых балетных шедевров, приносящих успех любой труппе. Первым девушку с козой вывел на сцену Жюль Перро — тот самый, что научил летать Жизель. Неисправимый романтик, он верил в очистительную силу страстей, найдя для них идеальную гармонию в контрастности трагедии и юмора, массовых и сольных сцен, классических и характерных танцев. Спектакль с эпидемической быстротой распространился по всей Европе и прочно осел в России, где неистощимая фантазия Мариуса Петипа превратила его в торжество великих прима-балерин, с наслаждением страдавших и демонстрирующих фирменные «колоратуры» своей виртуозности. В советское время на историю простой дочери цыганского народа, подвергшейся необоснованным притеснениям со стороны аристократов и клерикалов, табу накладывать не стали, и для комсомолок-орденоносок роль Эсмеральды оказалась столь же знаковой, как когда-то для царской фаворитки Матильды Кшесинской.
В отличие от Большого и Мариинского (по тогдашней терминологии Кировского) театров, которые ограничились лишь косметическим ремонтом старого спектакля, художественный лидер Музыкального театра Владимир Бурмейстер в 1950 году ощутимо переработал оригинал Перро-Петипа. Он сохранил каркас режиссерской конструкции старых мастеров, но схематично намеченный сюжет обрел подробности литературного оригинала, отанцованные с пунктуальной дотошностью, почти полностью ликвидировал пантомиму, а народные сцены перед собором обогатились энергией и революционным пафосом. Но главным достижением Бурмейстера стали захватывающие психологические подробности, превратившие балетные партии в настоящие роли.
«Эсмеральда» Бурмейстера никогда надолго не покидала сцену, даже несколько лет назад, когда театр был на реконструкции, она, постепенно ветшая, все равно исполнялась труппой в разных городах и странах. Но именно сейчас, с возвращением интереса к наследию советского балета и хореодраме, спровоцированному неординарными постановками Алексея Ратманского, пробил час Владимира Бурмейстера. Некогда воспитанная им труппа в последние сезоны расширила горизонты своих профессиональных интересов до сотрудничества с крупнейшими хореографами современности — Джоном Ноймайером, Начо Дуато, в конце этого сезона ожидается работа с Иржи Килианом. Состоялось знакомство со старыми мастерами — Августом Бурнонвилем и Фредериком Аштоном. Новое погружение в эстетику Бурмейстера придало этой встрече обостренную трепетность любовного свидания. И сопричастность ему захлестывает всех свидетелей.